Неточные совпадения
— Да, но если б он не по воле матери, а просто, сам?… — говорила Кити, чувствуя, что она выдала свою тайну и что
лицо её,
горящее румянцем стыда, уже изобличило её.
Ее свежее дыхание касалось моего
лица; иногда локон, отделившийся в вихре вальса от своих товарищей, скользил по
горящей щеке моей…
В лихорадке и в бреду провела всю ночь Соня. Она вскакивала иногда, плакала, руки ломала, то забывалась опять лихорадочным сном, и ей снились Полечка, Катерина Ивановна, Лизавета, чтение Евангелия и он… он, с его бледным
лицом, с
горящими глазами… Он целует ей ноги, плачет… О господи!
Самгин шагнул еще, наступил на
горящую свечу и увидал в зеркале рядом с белым стройным телом женщины человека в сереньком костюме, в очках, с острой бородкой, с выражением испуга на вытянутом, желтом
лице — с открытым ртом.
Клим Иванович даже пожалел, что внешность оратора не совпадает с его верой, ему бы огненно-рыжие волосы, аскетическое, бескровное
лицо,
горящие глаза, широкие жесты.
Высвободив из-под плюшевого одеяла голую руку, другой рукой Нехаева снова закуталась до подбородка; рука ее была влажно горячая и неприятно легкая; Клим вздрогнул, сжав ее. Но
лицо, густо порозовевшее, оттененное распущенными волосами и освещенное улыбкой радости, вдруг показалось Климу незнакомо милым, а
горящие глаза вызывали у него и гордость и грусть. За ширмой шелестело и плавало темное облако, скрывая оранжевое пятно огня лампы,
лицо девушки изменялось, вспыхивая и угасая.
Но в память его крепко вросла ее напряженная фигура, стройное тело, как бы готовое к физической борьбе с ним, покрасневшее
лицо и враждебно
горящие глаза; слушая его, она иронически щурилась, а говоря — открывала глаза широко, и ее взгляд дополнял силу обжигающих слов.
Вдалеке виделась уже ему наполненная зала, и он своей игрой потрясал стены и сердца знатоков. Женщины с
горящими щеками слушали его, и его
лицо горело стыдливым торжеством…
Вы удивительно успели постареть и подурнеть в эти девять лет, уж простите эту откровенность; впрочем, вам и тогда было уже лет тридцать семь, но я на вас даже загляделся: какие у вас были удивительные волосы, почти совсем черные, с глянцевитым блеском, без малейшей сединки; усы и бакены ювелирской отделки — иначе не умею выразиться;
лицо матово-бледное, не такое болезненно бледное, как теперь, а вот как теперь у дочери вашей, Анны Андреевны, которую я имел честь давеча видеть;
горящие и темные глаза и сверкающие зубы, особенно когда вы смеялись.
Он нашел, что большие черные
горящие глаза ее прекрасны и особенно идут к ее бледному, даже несколько бледно-желтому продолговатому
лицу.
Мне было весело смотреть на
лица студентов; их объятия, восклицания, невинное кокетничанье молодости,
горящие взгляды, смех без причины — лучший смех на свете — все это радостное кипение жизни юной, свежей, этот порыв вперед — куда бы то ни было, лишь бы вперед, — это добродушное раздолье меня трогало и поджигало.
Свечи потушены,
лица у всех посинели, и черты колеблются с движением огня. А между тем в небольшой комнате температура от
горящего рома становится тропическая. Всем хочется пить, жженка не готова. Но Joseph, француз, присланный от «Яра», готов; он приготовляет какой-то антитезис жженки, напиток со льдом из разных вин, a la base de cognac; [на коньяке (фр.).] неподдельный сын «великого народа», он, наливая французское вино, объясняет нам, что оно потому так хорошо, что два раза проехало экватор.
Одичалые зрители, с
горящими глазами и судорогами на
лице, то замирали, то ревели по-звериному.
Рука была горяча, а
горящие глаза ласково смотрели на мое расстроенное
лицо.
В тот год у нас служил кучер Петро, человек уже старый, ходивший в бараньем кожухе лето и зиму.
Лицо у него было морщинистое, а тонкие губы под небольшими усами сохраняли выражение какой-то необъяснимой горечи. Он был необыкновенно молчалив, никогда не принимал участия в толках в пересудах дворни и не выпускал изо рта глиняной «люльки», в которой помешивал иногда
горящий табак прямо заскорузлым мизинцем. Мне кажется, что именно он первый сказал, глядя на сломанную «фигуру...
На лавках голова к голове лежали две человеческие фигуры, закрытые серыми суконными свитками. Куля взял со светца
горящую лучину и, подойдя с нею к одному из раненых, осторожно приподнял свитку, закрывающую его
лицо.
Тамара с голыми белыми руками и обнаженной шеей, обвитой ниткой искусственного жемчуга, толстая Катька с мясистым четырехугольным
лицом и низким лбом — она тоже декольтирована, но кожа у нее красная и в пупырышках; новенькая Нина, курносая и неуклюжая, в платье цвета зеленого попугая; другая Манька — Манька Большая или Манька Крокодил, как ее называют, и — последней — Сонька Руль, еврейка, с некрасивым темным
лицом и чрезвычайно большим носом, за который она и получила свою кличку, но с такими прекрасными большими глазами, одновременно кроткими и печальными,
горящими и влажными, какие среди женщин всего земного шара бывают только у евреек.
О, да, я помнил ее!.. Когда она, вся покрытая цветами, молодая и прекрасная, лежала с печатью смерти на бледном
лице, я, как зверек, забился в угол и смотрел на нее
горящими глазами, перед которыми впервые открылся весь ужас загадки о жизни и смерти. А потом, когда ее унесли в толпе незнакомых людей, не мои ли рыдания звучали сдавленным стоном в сумраке первой ночи моего сиротства?
Лена видела его портрет:
лицо, как у мумии, и черные,
горящие каким-то особенным блеском глаза.
Кожемякин всматривался в
лица людей, исчерченные морщинами тяжких дум, отупевшие от страданий, видел тусклые, безнадёжно остановившиеся или безумно
горящие глаза, дрожь искривлённых губ, судороги щёк, неверные, лишённые смысла движения, ничем не вызванные, странные улыбки, безмолвные слёзы, — порою ему казалось, что перед ним одно исстрадавшееся тело, судорожно бьётся оно на земле, разорванное скорбью на куски, одна изболевшаяся душа; он смотрел на людей и думал...
Там, упираясь руками о стол, стоял Фома. Оскалив зубы, он молча оглядывал купечество
горящими, широко раскрытыми глазами. Нижняя челюсть у него тряслась, плечи вздрагивали, и пальцы рук, крепко вцепившись в край стола, судорожно царапали скатерть. При виде его по-волчьи злого
лица и этой гневной позы купечество вновь замолчало на секунду.
И, только метнув в сторону точно случайный взгляд и поймав на лету
горящий лукавством и весельем глаз, улыбнется коротко, отрывисто и с пониманием, и к небу поднимет сверхравнодушное
лицо: а луна-то и пляшет! — стыдно смотреть на ее отдаленное веселье.
— Сальная свеча,
горящая на столе, озаряла ее невинный открытый лоб и одну щеку, на которой, пристально вглядываясь, можно было бы различить мелкий золотой пушок; остальная часть
лица ее была покрыта густой тенью; и только когда она поднимала большие глаза свои, то иногда две искры света отделялись в темноте; это
лицо было одно из тех, какие мы видим во сне редко, а наяву почти никогда.
Попалась ему как-то картинка, изображавшая
горящую свечу, в которую со всех сторон, напрягши щеки, дуют ветры; внизу стояла подпись: «Такова жизнь человеческая!» Очень понравилась ему эта картинка; он повесил ее у себя в кабинете; но в обыкновенное, не меланхолическое, время перевертывал ее
лицом к стене, чтобы не смущала.
Они тоже заказывали Сашке свои восточные песни, состоящие из унылого, гнусавого однообразного воя на двух-трех нотах, и с мрачными
лицами, с
горящими глазами готовы были петь их по целым часам.
Его
горящие, влажные глаза, подле самого моего
лица, страстно смотрели на меня, на мою шею, на мою грудь, его обе руки перебирали мою руку выше кисти, его открытые губы говорили что-то, говорили, что он меня любит, что я все для него, и губы эти приближались ко мне, и руки крепче сжимали мои и жгли меня.
Он никогда еще не чувствовал себя героем так полно и сильно. Оглядывал
горящими глазами
лица людей, уже влюбленных в него, поклонявшихся ему, и где-то в груди у него радостно сверкала жгучая мысль...
Козел продолжал ползать на коленях от одного мужика к другому. От ужаса близкой и жестокой смерти он уже перешел к блаженной радости, но нарочно из угодливости притворялся непонимающим. Слезы бежали по его безобразно кривившемуся
лицу. Он хватал, не разбирая, чьи-то жесткие мозолистые руки, чьи-то вонючие сапоги и взасос, жадно целовал их. Василь стоял, бледный и неподвижный, с
горящими глазами. Он не отрывался от страшного
лица Бузыги, ища и боясь его взгляда.
Семенов открыл отяжелевшие веки, и в сизом тумане душной камеры перед ним обрисовалось красное
лицо с
горящими глазами. Кто-то сидел на нарах, обнявшись с пьяной простоволосой арестанткой, которая покачивалась и, нагло ухмыляясь по временам, заводила пьяную песню. Большинство арестантов спало, но в центре камеры шла попойка. Увидев все это, Семенов тотчас же опять сомкнул глаза, и двоившееся сознание затуманилось. «Это был только сон», — думалось ему во сне об этой картине из действительности.
Кажется, мальчик на этот раз, по счастливому инстинкту, оказался благоразумнее опытного и «знающего этот народ» инспектора. Когда отец и сын направились к выходу, Бесприютный провожал их
горящими глазами;
лицо его сделалось страшно, он скрипел крепко стиснутыми зубами.
И перед сиянием его
лица словно потухла сама нелепо разукрашенная, нагло
горящая елка, — и радостно улыбнулась седая, важная дама, и дрогнул сухим
лицом лысый господин, и замерли в живом молчании дети, которых коснулось веяние человеческого счастья. И в этот короткий момент все заметили загадочное сходство между неуклюжим, выросшим из своего платья гимназистом и одухотворенным рукой неведомого художника личиком ангелочка.
— Будущее известно одному Аллаху! — изрекла дочь наиба торжественно. — Но если Аллах Предвечный пожелает открыть моим мыслям истину, ты узнаешь ее, джигит, — добавила она своим глухим, неприятным голосом, обращаясь ко мне, и на миг ее
горящие глаза остановились на моем
лице.
Но вот Лейла-Фатьма быстро выпрямилась и сбросила чадру. Мне открылось изжелта-бледное, худое
лицо с мрачно
горящими глазами, сухие губы беспокойно шевелились. Я знала, что моей старшей тетке было не более тридцати лет, но она казалась старухой.
Я была уверена, что сейчас из-за атласного полога выглянет надменное, строгое
лицо призрака — с ввалившимися щеками, с
горящими фосфорическим светом глазищами.
Я быстро оглянулась. У
горящего очага сидела старая дама в черном платье, с черным же мечаком, [Мечак — покрывало.] наброшенным на седые, белые, как снег, волосы. Я увидела худое, морщинистое, но на редкость величественное
лицо, орлиный крючковатый нос и проницательные, не по летам живые черные глаза.
Распорядитель джигитовки, бронзовый от загара Мамед-Рагим, разгорячив свою лошадь нагайкой, пустил ее во всю прыть вперед… Вот он приблизился к торчащей из земли рукоятке, все заметнее и заметнее клонясь книзу… Вот почти сполз с седла и, крепко держась за гриву лошади левой рукой, горячит нагайкой и без того возбужденного коня. Его
лицо, налитое кровью, с неестественно
горящими глазами, почти касается земли. Он почти у цели! Рукоятка кинжала ближе двух аршин от него… Вот она ближе, ближе…
Керим не мог двинуть ни рукой, ни ногой.
Лицо его белое, как мел, было искажено нечеловеческим страданием и злостью. Огромные
горящие, как уголья, глаза не сдавались, грозя гибелью своему победителю-врагу. Но рука тщетно пыталась вырвать кинжал из-за пояса. Силы покинули его.
Кончилась служба. Чинно, стройно, с
горящими свечами в руках старицы и белицы в келарню попарно идут. Сзади всех перед самой Манефой новая мать. Высока и стройна, видно, что молодая. «Это не Софья», — подумал Петр Степаныч. Пытается рассмотреть, но креповая наметка плотно закрывает
лицо. Мать Виринея с приспешницами на келарном крыльце встречает новую сестру, а белицы поют громогласно...
Горящие глаза девочки впились в это светлое, вдохновенное
лицо, на котором переживалась теперь целая гамма ощущений.
Помню, я много кричал и размахивал руками, но еще никогда я не любил мою чистую Марию так нежно, так сладко и больно, как в этом угарном чаду, пропитанном запахами вина, апельсинов и какого-то
горящего сала, в этом диком кругу чернобородых, вороватых
лиц и жадно сверкающих глаз, среди мелодичного треньканья мандолин, открывшего мне самую преисподнюю рая и ада!
Капитан Петрович при слабом отблеске костра успел разглядеть
горящие глаза Иоле, его воодушевленное
лицо и молящую улыбку. Неизъяснимое чувство любви, жалости и сознания своего братского долга захватили этого пожилого офицера. Он понял, чего хотел Иоле, этот молодой орленок, горячий, смелый и отважный, достойный сын своего отца. Он понял, что юноша трепетал при одной мысли о возможности подобраться к неприятельскому судну и в отчаянном бою заставить замолчать австрийские пушки.
Осветил он и мужественное, с заметно тронутыми серебром кудрями,
лицо Танасио и юные, прекрасные, с
горящими отвагой глазами, черты Иоле.
Теперь тонкие, смоченные слезами пальцы не закрывают больше её
лица. Бледное, с
горящими, как синие звезды, глазами, оно сейчас полно невыразимого отчаяния и тоски. Кругом них толпа сгущается; все ближайшие к ним соседи принимают живейшее участие в этом искреннем порыве горя молодой девушки.
Лишь только он успел договорить последнее слово, как все офицеры, сколько их было в избе, снова впились в
лицо Игоря жадными, любопытными глазами. Даже самый молодой из них, по всей вероятности, только что выпущенный в полк, безусый юноша-гусар, бросил писать бумагу и, покусывая карандаш, смотрел на Игоря
горящим тем же любопытством взором.
Встретясь с этими
горящими воодушевлением и восторгом глазами, молодой офицер узнал по смуглому
лицу и по исключительному воодушевлению свою одноплеменницу и, махнув цветком в сторону Милицы, тотчас же осторожно и нежно прижал к своим губам его белые лепестки.
Под звуки народного гимна русская учащаяся молодежь с
горящими воодушевлением
лицами по несла их к вагону.
Тася, вся замирая от страха, открыла глаза и… Громко расхохоталась. Напугавшие ее так светящиеся точки оказывались двумя ярко
горящими глазами замечательно красивой рыжей кошечки. Кошка была преласковая. Она терлась о колени Таси и заглядывала ей в
лицо, умильно помахивая своим желто-бурым хвостиком.
Ляхов втянул голову в плечи, в гневе вскочил и обернулся. Андрей Иванович, с всклокоченной головою, с
горящими на исхудалом
лице глазами, кинулся на него с палкою. Ляхов побледнел и отшатнулся.
Рядом с Андреем Ивановичем сидел бледный, осунувшийся старик в рваном полушубке. Дальше полулежал, облокотившись о ручку скамейки, мальчик лет двенадцати, с лихорадочно
горящими, умными и печальными глазами; он был в пеньковых опорках и онучах, замотанных бечевками, в рваной и грязной кацавейке. Возле него стояла женщина средних лет с бойким, чернобровым
лицом.
В замасленной блузе рабочего я говорил, стоя на табурете. Кругом бережным кольцом теснились свои. Начал я вяло и плоско, как заведенная шарманка. Но это море голов подо мною,
горящие глаза на бледных
лицах, тяжелые вздохи внимания в тишине. Колдовская волна подхватила меня, и творилось чудо. Был кругом как будто волшебный сад; я разбрасывал горсти сухих, мертвых семян, — и на глазах из них вырастали пышные цветы братской общности и молодой, творческой ненависти.